подходит ли проблема нравственного выбора к данному тексту?

Алексей всерьез и долго увлекался биологией, со школьных лет занимаясь в клубе юных биологов при местном университете, в который и поступил, и проучился два года, а потом внезапно прежнюю учебу и увлечения оставил навсегда.
Повод, казалось, был совсем смешным: стеклянная литровая банка с домашним борщом и обычный кипятильник.
В университете, на кафедре, Алексей был человеком своим и однажды в час неурочный зашел в один из кабинетов, где и увидел эту самую банку с борщом и торчащим из нее кипятильником, а рядом — хлеб ломтями. Борщ закипал, распространяя запах, этому кабинету несвойственный. За столом возле банки сидел заведующий кафедрой, любимый и уважаемый профессор. Алексей смутился: он зашел не ко времени, да и спросил некстати: “Столовая наша не работает?” — “Работает, — ответил профессор, — но так дешевле”.
Опомнившись, Алексей тут же ушел. За ним, закрываясь на ключ, щелкнула дверь.
Вначале был стыд оттого, что зашел некстати. Но потом в голове появилось иное, о нем стало думаться. Алексей хоть и жил в семье, обеспеченной материнскими трудами, но видел, что происходит в городе и стране. Бедность, безработица, нищенские зарплаты и пенсии, которых порою месяцами не дают. В студенческую столовую Алексей даже не заглядывал, зная, что там кормят пусть и дешево, но ужасно: пустые супы да каши. И кормятся там студенты сельские, из общаги. Но даже эта нищенская студенческая столовая профессору, оказывается, не по карману. У него ведь семья, дети. А для себя — этот борщ в стеклянной банке, принесенный из дома, ломти хлеба… Когда молодые лаборантки кое-как перекусывают на работе, это еще понятно. Но профессор…
Алексей был уязвлен и даже поражен, у него будто глаза широко открылись, чтобы он мог ясно увидеть нынешнее и завтрашний день. Чужой и свой собственный.
Вот он — живой пример: долгие годы трудов, стараний. Ведь у этого профессора вначале было молодое стремление, какой-то дар, потом институт, аспирантура, кандидатская диссертация, потом докторская — это все годы и годы, труды и труды. Забрался, поднялся на вершину, о которой мечталось смолоду. В глазах, в голове Алексея словно фотографический снимок остался, и его можно было разглядывать: немолодой усталый человек в стоптанных дешевых башмаках, в заношенном костюме. Все это — обтерханные сорочки, давно из моды вышедшие галстуки, застиранные носки, запах плохого одеколона, — все это виделось раньше, но собралось воедино лишь теперь. И еще — эта стеклянная банка с борщом. Вот он — венец жизни. А что ему говорят домашние, этому профессору? А если и не говорят, то что думают.
Удивленной матери он сказал:
— Я не буду там учиться, я не хочу быть нищим профессором.
— Но, милый… — пыталась она его отговаривать. — Это — временное. В конце концов, потом, когда-нибудь, все устроится. И тебе ведь это нравится.
— Мне не нравится быть нищим, — твердо ответил Алексей. — Я хочу жить достойно. И не сидеть вечно на твоей шее. Ты можешь и не выдержать. Мы ведь растем, тяжелеем, как и наши запросы.
А отец пожал плечами:
— Рационально… На сегодняшний день. — И, вздохнув, добавил: — Но скучно.
Алексей спорить с отцом не стал, потому что не хотел обижать его: отец — тот же профессор, но кто его кормит?
Уже тогда, в возрасте молодом, двадцатилетнем, Алексей все сделал по-взрослому: перешел в университете на факультет экономический; еще учась, стал помогать матери в ее делах; потом недолго стажировался в Германии, а вернувшись, теперь уже основательно начал работать в “хабаровском” концерне. Сейчас он занимался новым для Хабаровых делом — заводом по производству детского питания, запустить который должны были уже следующим летом.
А что до увлечения прежнего, молодого, то Алексей его оставил сразу и навсегда, с холодной рациональностью умного человека; а если что-то на первых порах и вспоминалось, то сразу вызывал в памяти ту самую профессорскую банку с борщом и кипятильником, из нее торчащим. Эта банка разом стирала любые добрые воспоминания, оставляя в душе лишь жалость к тому человеку, который сидел возле банки, ко многим и многим.

Вопрос школьника по предмету Русский язык

подходит ли проблема нравственного выбора к данному тексту?

Алексей всерьез и долго увлекался биологией, со школьных лет занимаясь в клубе юных биологов при местном университете, в который и поступил, и проучился два года, а потом внезапно прежнюю учебу и увлечения оставил навсегда.
Повод, казалось, был совсем смешным: стеклянная литровая банка с домашним борщом и обычный кипятильник.
В университете, на кафедре, Алексей был человеком своим и однажды в час неурочный зашел в один из кабинетов, где и увидел эту самую банку с борщом и торчащим из нее кипятильником, а рядом — хлеб ломтями. Борщ закипал, распространяя запах, этому кабинету несвойственный. За столом возле банки сидел заведующий кафедрой, любимый и уважаемый профессор. Алексей смутился: он зашел не ко времени, да и спросил некстати: “Столовая наша не работает?” — “Работает, — ответил профессор, — но так дешевле”.
Опомнившись, Алексей тут же ушел. За ним, закрываясь на ключ, щелкнула дверь.
Вначале был стыд оттого, что зашел некстати. Но потом в голове появилось иное, о нем стало думаться. Алексей хоть и жил в семье, обеспеченной материнскими трудами, но видел, что происходит в городе и стране. Бедность, безработица, нищенские зарплаты и пенсии, которых порою месяцами не дают. В студенческую столовую Алексей даже не заглядывал, зная, что там кормят пусть и дешево, но ужасно: пустые супы да каши. И кормятся там студенты сельские, из общаги. Но даже эта нищенская студенческая столовая профессору, оказывается, не по карману. У него ведь семья, дети. А для себя — этот борщ в стеклянной банке, принесенный из дома, ломти хлеба… Когда молодые лаборантки кое-как перекусывают на работе, это еще понятно. Но профессор…
Алексей был уязвлен и даже поражен, у него будто глаза широко открылись, чтобы он мог ясно увидеть нынешнее и завтрашний день. Чужой и свой собственный.
Вот он — живой пример: долгие годы трудов, стараний. Ведь у этого профессора вначале было молодое стремление, какой-то дар, потом институт, аспирантура, кандидатская диссертация, потом докторская — это все годы и годы, труды и труды. Забрался, поднялся на вершину, о которой мечталось смолоду. В глазах, в голове Алексея словно фотографический снимок остался, и его можно было разглядывать: немолодой усталый человек в стоптанных дешевых башмаках, в заношенном костюме. Все это — обтерханные сорочки, давно из моды вышедшие галстуки, застиранные носки, запах плохого одеколона, — все это виделось раньше, но собралось воедино лишь теперь. И еще — эта стеклянная банка с борщом. Вот он — венец жизни. А что ему говорят домашние, этому профессору? А если и не говорят, то что думают.
Удивленной матери он сказал:
— Я не буду там учиться, я не хочу быть нищим профессором.
— Но, милый… — пыталась она его отговаривать. — Это — временное. В конце концов, потом, когда-нибудь, все устроится. И тебе ведь это нравится.
— Мне не нравится быть нищим, — твердо ответил Алексей. — Я хочу жить достойно. И не сидеть вечно на твоей шее. Ты можешь и не выдержать. Мы ведь растем, тяжелеем, как и наши запросы.
А отец пожал плечами:
— Рационально… На сегодняшний день. — И, вздохнув, добавил: — Но скучно.
Алексей спорить с отцом не стал, потому что не хотел обижать его: отец — тот же профессор, но кто его кормит?
Уже тогда, в возрасте молодом, двадцатилетнем, Алексей все сделал по-взрослому: перешел в университете на факультет экономический; еще учась, стал помогать матери в ее делах; потом недолго стажировался в Германии, а вернувшись, теперь уже основательно начал работать в “хабаровском” концерне. Сейчас он занимался новым для Хабаровых делом — заводом по производству детского питания, запустить который должны были уже следующим летом.
А что до увлечения прежнего, молодого, то Алексей его оставил сразу и навсегда, с холодной рациональностью умного человека; а если что-то на первых порах и вспоминалось, то сразу вызывал в памяти ту самую профессорскую банку с борщом и кипятильником, из нее торчащим. Эта банка разом стирала любые добрые воспоминания, оставляя в душе лишь жалость к тому человеку, который сидел возле банки, ко многим и многим.

Ответ учителя по предмету Русский язык

Да, подходит, ведь герой, посмотрев на других, выбрал сам, как ему больше
нравится жить, то есть его не заставили/попросили. Это и есть нравственный выбор (исходя из собственных нравов)